Сон длиною в жизнь. Балтийские грёзы. Часть 3 - Ксемуюм Бакланов

Или же это угроза со стороны Петра? В этом случае, пол часа – лишь символический период времени, в течении которого Пётр станет мэром и тогда не поздоровится всем тем, кто когда-либо стоял у него на пути.

В любом случае, без Игоря здесь не обошлось, никто не знал, что я в Одессе и тем более в этой гостинице, да и разговор с Ларисой я заказывал только ему. Слишком уж явно он себя позиционирует, ведь вчера ничего подобного не наблюдалось, всё было в пределах допустимого, что же могло произойти за эти пол дня? И вдруг до меня доходит, ведь я вчера разговаривал с Ларисой по телефону, причём в весьма свободной форме, не выбирая формулировок. Особенно что касается денег, которые кто-то хочет сбить дважды. Коню понятно, кто этот «кто-то». Странно было и предполагать, что Игорь позволит бесконтрольно общаться тому, с кого он может что-нибудь пожать.

И всё же в этот сюжет никак не укладывался Бубон, неужели он начал шестерить перед ментами? Надо отдать деньги и слёзно попросить, чтобы Ларису выпустили, как можно скорее, а всё остальное не так уж и важно. Я лег на кровать и начал ждать прихода Игоря.

Лицом к лицу со зверем

Он зашёл, как ни в чём ни бывало и подчёркнуто приветливо поздоровавшись, спросил:

– Ну как себя чувствуешь, Рихард Зорге?

– Спасибо, Игорь, нормально, чего и тебе желаю.

– Ну вот и хорошо, мне доложили, что разговор с Ларисой ты уже составил, поэтому перейдём к следующему номеру нашей программы. Это, собственно, деньги.

– Игорь я приготовил деньги, эта сумма тридцать тысяч евро, но никак не сорок. На эти десять, которые сейчас пытаются отжать у Ларисы дополнительно, я как раз не договаривался, напротив, я на них рассчитывал, так как ранее ей их и передал. Поэтому к десяти, которые у Ларисы, мои двадцать и мы в расчёте.

– Да-а, совсем ты не ценишь свою подругу и наши с тобой особые отношения. Всё, блин, уличить меня хочешь в чём-то. Ты знаешь, мне глубоко плевать на твои десять, двадцать, тридцать, сорок. Не в деньгах счастье, ты этого не знал? Неужели ты не понимаешь, что сейчас я могу похоронить вас обоих и никто, слышишь, никто мне не помешает и не скоро вспомнит, если вообще вспомнит, о том, что вы когда-то присутствовали на этом свете.

Я молчал, понимая, что зверь сейчас очень раздражён и любое неловкое движение может стоить очень дорого. Давненько я не чувствовал такого унижения, но ничего не поделаешь надо терпеть. Я молча достал тридцать тысяч и выложив их прямо посреди стола. Он положил их в карман, не считая.

– Завтра к обеду забирай свою суку на проходной СИЗО и лучше, если ты сразу же увезёшь её за тридевять морей.

Игорь вышел не прощаясь, явно показывая, что в дальнейшем он не станет иметь со мной дел по каким бы то ни было вопросам. Я сел на кровать всей кожей ощутив, что серьёзно напуган, сейчас была отчётливо видна всю маниакальность его характера и это действительно было страшно. Мне захотелось закрыться в номере и никого не видеть, я был подавлен и разбит.

Прошло какое-то время, мне трудно сказать точнее, прозвенел телефон, это была Татьяна.

– Ну что ты не звонишь, мы же переживаем. Встреча уже состоялась?

– Да, Таня, всё уже состоялось, просто я немного удручён и никак не могу собраться.

– Я дам трубку Андрею, он хочет сказать тебе пару слов.

– Юра, я сейчас за тобой заеду, сдай номер, он тебе уже не нужен, поживёшь у меня.

Минут через сорок мы уже ехали на квартиру к Андрею, где нас поджидали Таня и Вера. Андрей сразу же почувствовал моё настроение, поэтому не донимал лишними расспросами, ожидая, что я сам всё расскажу, когда придёт время. Девочки тоже увидели, что я не в духе. Мы выпили изрядную дозу виски, прежде чем меня попустило.

Я рассказал всё, что произошло в это утро, начиная со статьи в газете, кончая приступом обострившегося маниакального синдрома у Игоря, ничем другим теперь я не мог бы назвать такое состояние, которое видел у него уже трижды, хотя последний раз конечно же не идёт ни в какое сравнение с предыдущими. Теперь у меня не было вопросов по поводу странных изменений настроения и его немотивированной злости, возникающей ни с того ни с сего. Да, это был типичный маньяк, которых не так и мало находится в местах, где они практически не уязвимы, в местах, где никому и в голову не придёт их отлавливать. Сейчас главное, чтобы никто его больше не дразнил и тогда Лариса, даст бог, сможет завтра выйти на свободу.

Меня часто волнует вопрос, что здесь первично, маньяки идут во власть, или власть делает людей маньяками? Вопрос конечно же риторический, но иногда очень хочется получить на него ответ.

В этот вечер я напился до беспамятства. Очнулся ночью, возле меня спала Таня. Наверное, придумала отмазку для мужа на сегодня, а я так не вовремя вышел из игры. Голова гудит, на душе противно, я осторожно встал с постели, чтобы не будить её и вышел на кухню. Вспомнился диалог с Игорем, из головы не шли его слова, насчёт тридевяти морей, за которые я должен бы увезти Ларису. Калининград, кстати называют тридевятым государством, потому что тридцать девятый регион. Но ведь «там, в краю далёком, есть у меня жена».

Я включил чайник. На столе начатая бутылка виски, в холодильнике полно закуски, но похмеляться никак нельзя, ведь Лора ещё в застенках гестапо. Почему-то в голову пришла именно эта служба третьего рейха, наверное под впечатлением вчерашнего разговора с Игорем, назовем его условно Кальтенбруннером, только что не Эрнстом, хотя тот и не имел никакого отношения непосредственно к гестапо, но уж больно они внешне похожи, я вспомнил фото Кальтенбруннера из Википедии.

Чайник закипел, я заварил чаю, в кухню зашла Таня и обняла меня сзади за плечи.

– Юра, ты всю ночь, как в бреду, в какой-то момент мне самой стало страшно, тебе наверное снились ужасные кошмары.

– Наверное. Хотя мне вообще мало что сниться из нормального, всё как в одной старой песне, не знаю откуда этот куплет в голове:

«Ой мама, не могу не злиться, Я очень много ем и мало сплю, Но если сплю, такое, мама, снится, Давай я, мать, дровишек наколю».

– Я знаю, ты сейчас переживаешь за свою Ларису.

– Если честно, то да. Понимаешь, меня одолевают такие противоречивые мысли, когда думаю о том, что мною движет в большей степени, толи чувство вины, толи благодарности, толи, вообще, непонятно что.

– А может любовь? Ты никогда так не думал? Может ты просто боишься в этом признаться? Ведь вы же, мужики, трусы неимоверные, всё за свою мнимую свободу трясётесь.

– Ну во – первых, в моём случае свобода действительно мнимая, я, если ты помнишь, женат, а во – вторых, очень люблю свою жену, именно свою Евгению, мы с тобой уже говорили на эту тему и моя позиция с того времени не изменилась. Женщин, которые бывали со мной в разные годы, я просто обожаю и счастлив от того, что они, таки были, это значительно лучше, чем если бы их не было. Но люблю я свою Женю и что в этом предосудительного? Меня что теперь кастрировать надо за то, что в сексе я полигамен?

– Нет, не надо, а то что же мы все будем делать без вас, полигамов – она улыбнулась и добавила – хорошо, что есть такие поли мужики в противовес моноимпоганам.

– Сама придумала термин или кто подсказал?

– Да ты же и подсказал.

Мы выпили чаю и пошли навёрстывать упущенное, заодно и профилактика похмелью.

Утром одеваясь, Таня грустно спросила:

– Это наша последняя встреча?

– Что за глупости, почему последняя? Я намерен ещё пожить на этом свете, да и ты далеко не присмерти, поэтому такое слово совсем не подходит в нашем случае. Ближе к вечеру созвонимся и скорректируем планы.

Она ушла, а я подумал, что никак не смог бы сегодня найти возможность встретиться с ней опять, если честно, то и сил тоже.

Свобода – такое ли сладкое слово?

Андрей, понимая, что мне нужен транспорт, предложил свою помощь и вызвался подежурить у здания СИЗО, пока выйдет Лариса. Я связался с ней по телефону, следуя прежним инструкциям и вот с одиннадцати часов мы стоим и ждём. Ближе к часу она вышла из ворот, её трудно было узнать. Поседевшая и постаревшая Лариса вымучено улыбалась мне глазами, полными слёз. Сев в машину, она тут же закрыла лицо руками и начала плакать. Было трудно понять, это слёзы счастья или плач от боли. Я обнял её и нежно поцеловал, пытаясь прекратить надвигающуюся истерику, она почти не отвечала, никак не унимаясь. Я пустил в ход руки и только после этого её попустило, Лариса почувствовала себя более уверенно и даже попыталась улыбнуться, было видно, что она успокаивается.

Мы приехали назад в квартиру Андрея, она даже не спросила куда мы её привезли. Андрей вышел на кухню, оставив нас одних.

– Юра, мне нужно попасть домой, я ведь не была там почти два месяца, у меня совсем старенькая мама, очень переживаю за неё.